Шутка с ядом пополам - Страница 16

Игорь Витальевич, не выдержав, усмехнулся. Замечательный мотив — убить мужа за то, что тот много работал! С таким только и идти к Богданову, настаивая на продолжении расследования.

— Не верите? — взвился Гуревич.

Талызин развел руками:

— Мотив слабоват. Ну, не нравилась ей его работа — и что?

— Да ничего вы не поняли, — вздохнул Женя. — Ей не работа не нравилась. Ревновала она к работе, вот что. И не только к работе. Я же не слепой, я видел — все у них последнее время разладилось. Анна Николаевна, она вроде и старалась угодить, а он на нее только раздражался. Она хочет, как лучше, а ему от этого хуже. Ну, и она ведь тоже не слепая, все понимала. Она даже меня ненавидела, представляете? И Марину Олеговну.

Далее явно следовало произнести имя Кристины — однако Гуревич решился на это не сразу, сперва помолчал, нахмурившись, и лишь потом добавил:

— У него, Владимира Дмитриевича то есть, любовница была, к которой он хотел уйти. Анна Николаевна все про нее знала. Это не мотив?

— Любовница?

— Ее зовут Кристина Дерюгина. Ей восемнадцать лет. Красивая.

— А Анна Николаевна точно про нее знала?

Картинка недавнего прошлого всплыла у Женьки перед глазами. Когда это случилось? В воскресенье, а кажется — сто лет назад. Университет был закрыт, а терять день не хотелось, поэтому они работали у Владимира Дмитриевича дома. И все было бы прекрасно, если б не Анна Николаевна. Каждые полчаса она, одетая в какой-то вызывающий прозрачный наряд (кажется, пеньюар?), деликатно стучала в дверь и лезла с очередным идиотизмом. «Мальчики, я принесла вам по чашечке кофе». «Мальчики, вы наверняка проголодались». «Володенька, я хотела с тобой посоветоваться». «Володенька, тут тебе звонят». И все отвратительно умильным тоном — челюсти сводит. Конечно, Владимиру Дмитриевичу это надоело — кто его может обвинить? Да еще дети за стенкой орут. Она мать, она должна их успокоить — не он же, ведь так? Это не мужское дело. Правильно он поступил, он и так долго терпел! А все равно вспоминать почему-то неприятно.

— Когда я жил с Таней, — весело сообщил Бекетов во время очередного визита заботливой подруги, — я вообще не догадывался, что младенцы имеют привычку плакать. Может, тебе взять у нее пару консультаций? Или нанять няню — давно предлагаю.

Анна Николаевна опешила лишь на миг, а затем тоненьким детским голоском кокетливо спросила:

— Но ты же к ней не вернешься, любимый? Куда тебе эта старуха? Я гораздо лучше!

Она похлопала ресницами, улыбнулась и нежно прижалась к мужу. Женя не знал, куда девать глаза. К тому же он никак не мог решить, искренна она или играет.

— Действительно, что может вызвать у мужчины большее отвращение, чем поблекшая женщина, — неожиданно согласился Бекетов. — Особенно если есть возможность сравнить с молодой — по-настоящему молодой. Обвисшие телеса, морщины, вялая кожа, вены на ногах…

Он произносил это, отстранившись от Анны Николаевны и изучающе на нее глядя. Возможно, он ничего особенного не имел в виду, однако Жене вдруг почудилось, что рядом с его учителем стоит не человек, а анатомическое пособие — вот они, обвисшие телеса, вот морщины, вялая кожа, а все вместе заставляет брезгливо поморщиться. Видимо, Анна Николаевна ощущала то же самое. По крайней мере, каждое новое слово заставляло ее вздрагивать, как от удара. Владимир же Дмитриевич словно ничего не замечал, с явным удовольствием продолжая перечень. Но вдруг она выпрямилась, вскинула голову и, сложив губы кукольным бантиком, нежно просюсюкала:

— Спасибо, родной! Таня по сравнению со мной действительно старуха. Мало того, что она намного старше, она еще совершенно за собою не следит!

— Молодость вряд ли вернешь при помощи косметической маски, — задумчиво заметил Бекетов, взяв с письменного стола фотографию и вертя ее в руках.

Эта фотография Кристины, открыто красующаяся на столе, сразу удивила Женю. Лицо Анны Николаевны дрогнуло, нарочитая детскость исчезла, возникла гримаса ненависти и боли. Взгляд уперся в юное существо на снимке, казалось, готовый прожечь насквозь. Однако ничего не произошло. Женщина повернулась и покинула комнату, аккуратно затворив за собою дверь. Бекетов, чуть приподняв брови, с интересом наблюдал за ее уходом. Ни сочувствия, ни жалости в его глазах Женька не заметил. Зато — удивительное дело — испытывал их сам. Сочувствие и жалость, смешанные с отвращеньем и презреньем. Впрочем, устыдившись неуместной сентиментальности, он быстро вернулся к мыслям о турбулентных потоках. И вот теперь дурацкая сцена встала перед глазами, как живая, и снова вызвала острое желание, чтобы ее никогда не было. Например, чтобы это оказалось сном. Женя вздернул голову и с вызовом произнес:

— Анна Николаевна знала, что Владимир Дмитриевич не хочет с ней больше жить, и знала про Кристинку. Я готов подтвердить это под присягой.

Следующим, кого Талызину удалось подкараулить в университете, был Некипелов. Марина назвала его удачником, а Гуревич сообщил, что тот всегда получает необходимые гранты и не имеет проблем с публикацией научных результатов. Именно таким этот человек и выглядел — спокойный, моложавый, элегантный. Он беседовал с учениками, которые жадно ловили слова учителя и восхищенно смеялись его шуткам. Талызин стоял в сторонке и ждал. Наконец, юноши ушли.

— Я к вам, Сергей Михайлович, — обратился следователь.

— Слушаю вас внимательно.

Сказано предельно вежливо, однако с налетом иронии. Легкая ирония вообще была свойственна манерам Некипелова.