Шутка с ядом пополам - Страница 37

— Коленька, как ты можешь! Игорь Витальевич пришел к нам не со зла! Он же вынужден, у него работа. Вы простите его, Игорь Витальевич! Мы оба так переживаем, но я хоть могу поплакать, а бедный Коля нет, вот у него и сдали нервы. Мы оба ответим на все ваши вопросы. Правда, Коля?

— Да, — мрачно кивнул Панин.

— Знаете, что Коля придумал? Издать посмертный сборник Володиных трудов. Замечательная мысль, правда? Володя был бы рад узнать, что ничто из его результатов не пропало. Он был так увлечен наукой! Теперь Коля разбирает его бумаги.

— Бумаги? — уточнил следователь.

Анна Николаевна, похоже, моментально поняла подспудную мысль и исправилась:

— Это так говорится — бумаги, а на самом деле записи на компьютере. Володя страшно не любил писать от руки, все делал на компьютере. А я компьютера боюсь, даже включать не умею! Надо быть очень умным, чтобы им пользоваться, а я такая дурочка!

В доказательство она мило похлопала ресницами.

«Пытается убедить, что не сумела бы оставить от имени мужа предсмертную записку, — догадался Талызин. — Предусмотрительная дамочка!»

— Да, Аня боится техники, — охотно подтвердил Панин. — Компьютера особенно. Зато Володя — наоборот.

— Ну, и как его неопубликованные труды? — осведомился Талызин. — Есть что-нибудь интересное?

— Разумеется. У него все мысли были интересные. Но пока я разобрал только малую часть. Там много совершенно необработанных отрывков.

Вдова благодарно кивнула.

— Никто, кроме Коли, не сумеет в них разобраться! Володя так высоко ценил Колины трудолюбие и методичность. Так ценил! Она хлюпнула носом и достала платочек, что заставило Николая Павловича молнией слетать на кухню за апельсиновым соком. Бывший муж налил его в кружку и протянул несчастной жертве с таким видом, что следователь понял — никакого наигрыша Панин не чувствует. Он убежден — если не дать Анне Николаевне попить, она тут же, на месте, испустит дух. «Любовь слепа и нас лишает глаз» — Шекспир вряд ли когда-нибудь устареет. Вслух Талызин произнес, разумеется, другое.

— Я рад, Николай Павлович, что недоразумения между нами разрешились. Я так вчера и понял, что дело в нервах. Так вы ответите на пору вопросов? А потом сможете вернуться к своим делам, а я побеседую с Анной Николаевной.

— Конечно, ответит, — деликатно потупилась вдова. — Вы, наверное, предпочитаете разговаривать наедине? А я пока пойду прилягу, что-то мне не по себе. Вы позовете меня, когда придет моя очередь, хорошо? А если я от горя и усталости засну, не жалейте меня, обязательно разбудите, хорошо? И она, пошатываясь от нахлынувших чувств, покинула комнату. Игорь Витальевич прикрыл дверь, понадеявшись, что стены капитальные — как-никак, дом дореволюционной постройки. Панин сидел, ссутулившись, и покорно ждал. Он совершенно преобразился. От бойкого истерика не осталось следа, возник тот покладистый неудачник, которого описывала Марина. Только данное преображение не было осознанным, как у Анны Николаевны. Возбуждение кошки, прогоняющей собаку, улеглось, и кошка стала самою собой.

— Как вы полагаете, — взял быка за рога Талызин, — смерть Бекетова — убийство или самоубийство?

Было бы наивным надеяться, что после вчерашних расспросов хоть кто-то из заинтересованных лиц не в курсе предположения об убийстве, так что темнить не имело смысла. Гораздо разумнее провести массированную атаку.

— Конечно, самоубийство. Я не понимаю, откуда вообще возникла эта дурацкая идея убийства. Вас, наверное, сбил Гуревич? Он — безответственный самоуверенный мальчишка. Его не стоит слушать.

— С этой мыслью согласна Татьяна Ивановна. Она полагает, Бекетов был слишком верующим для того, чтобы наложить на себя руки.

— Неправда! — быстро возразил Панин. — Это перед ней Володя делал вид, что верит, а на самом деле нет. Просто не хотел ее обижать, вот и все.

— Кстати, — осведомился Талызин, — ведь завтра похороны? По православному обряду, с отпеванием? Это Анна Николаевна так предложила?

— Это я предложил!

Сказал и словно сам удивился выскочившим у него словам.

— Вы? Предложили отпевать неверующего человека? Зачем?

— На всякий случай. Так сейчас принято. К тому же не хотел, чтобы Татьяна Ивановна устроила скандал. Она немного не в себе на религиозной почве.

— Понятно. Значит, Бекетов не был верующим. Вы ведь хорошо его знали? Дружили?

— Да.

— И вас не удивляет его самоубийство?

— Нет.

— А причина?

— Он же написал — нежелание деградировать, — раздраженно напомнил Панин и едко добавил: — В отличие от большинства, ему в этом смысле было, что терять.

— И он действительно деградировал?

Собеседник молчал. Талызину пришлось повторить вопрос.

— Ему виднее, — неохотно ответил, наконец, Николай Павлович.

— Но у вас же есть собственное мнение?

— А я не гений, чтобы до конца оценить уровень его интеллекта. Но не думаю, что он стал бы такими вещами шутить.

— Значит, тост на дне рождения вы приняли всерьез?

— Да.

— И не попытались отговорить Бекетова?

— Он сам был вправе решать. Нет, не пытался.

— Расскажите, пожалуйста, подробно, что произошло после этого тоста.

Панин пожал плечами.

— Все стали убеждать Володьку, что ему еще жить да жить. Или не все, но большинство — не помню. Потом праздник вернулся в нормальную колею.

— А пузырек?

— Что пузырек?

— Его кто-нибудь брал?

— Да, — вынужден был согласиться Николай Павлович, — Таня пыталась выкинуть его в окошко, да я не дал.